– Приехали сегодня в темноте, – опускает уставшие глаза. – Авто поломалось, целый день чинили. Потом медикаменты собирали и загружали. Суток полтора буду в Киеве. Нужно скоординировать систему. Если будет завал по раненых, чтобы могли транспортировать их из Днепропетровска на Киев. Нашими автомобилями на передовой можем доставить только до Красноармейска.
Почему раненых не лечат в Днепропетровске?
– В Днепропетровске сейчас шесть наших раненых. Хотим переправить в Киев, потому что скоро и Днепропетровск могут захватить.
Террористы готовят новое наступление?
– Возможно, будет прорыв по всей линии фронта. Тогда она отодвинется километров на сто в глубь Украины. Такое большое наступление было в августе, когда был Иловайский котел. Волноваху назад забрали, Амвросиевку – большой участок Донецкой области. Зачищенная нами территория опять занята сепаратистами.
Киевский госпиталь будет принимать ваших раненых?
– Проблема в том, что у нашего батальона нет статуса, раненым не дают справки, что они ранены в АТО: пишут "бытовая травма". Мы – единственный неаттестованный батальон: не подчинены ни МВД, ни Министерству обороны.
Говорят: "Боец "Правого сектора"? В госпиталь не брать". Должны лечиться в гражданских медзаведениях. А что может гражданская больница?
Почему возникла такая ситуация?
– Власть против нас. Потому что мы – движущая сила, которая может сделать много интересных поступков. Мы – неконтролируемый элемент для них.
На ногтях девушки – остатки черного лака. Официант приносит жареную картошку и салат из томатов и огурцов. Яна медленно ест.
Трудно было сказать родным, что едете на фронт?
Яна несколько секунд молчит. Ее мать работает в торговле, отец с семьей не живет.
– Волновалась. Но они смирились. Понимают, что все равно поеду. Сегодня впервые за полгода заскочила домой. Поплакали-поплакали. За это время настолько устаешь от всего, что не реагируешь на эмоции родственников.
Где получили медицинские навыки?
– Увлекалась ею давно, девять лет изучала самостоятельно. Готовилась к поступлению в медицинский во Львове. Но нужно большие рейтинги иметь или деньги. Я прошла медицинскую практику на поле боя. В апреле была одна. Все начала с нуля. Теперь у нас пять-шесть медицинских бригад.
Оказываю первую медицинскую помощь и минимальную хирургию, чтобы сутки-двое до больницы человек продержался. Элементарно: сшить ткани, скрепить кость, если раздроблена, чтобы не началось заражение. Если бы на передовой были операционный стол, материалы, все стерильное, то делала бы эти операции сама.
Бывают спокойные дни, когда можно отдохнуть?
– У меня времени нет вообще. Это полный контроль "двухсотых" (погибших. – ``ГПУ"), "трехсотых" (раненых. – ``ГПУ"). Дальнейшее лечение раненых дома. Самый долгий мой сон – часов семь.
На нашей базе в Песках под аэропортом есть мини-общежитие, по шесть людей в комнате. Я с ним в одной, – кивает на Евгения.
Как после фронта воспринимаете жизнь в столице?
– Здесь слишком шумно. Люди злые. В тылу можно свихнуться еще больше, чем на фронте. У людей свои проблемы. Им на все, что происходит на передовой, насрать. Не потому что они далеко. Днепропетровск вроде же от АТО недалеко. А там люди такие же безразличные, как и здесь.
Но когда эта беда постучит в двери, тогда опомнятся: а может, нужно было ее задавить еще на Донбассе?
Вы базируетесь возле Донецкого аэропорта?
– Нам определили участок фронта, который должны держать: поселок Пески и аэропорт. В Песках и живем. Нас ежедневно обстреливают из минометов, "Градов". Бомбят все подряд. В нашу базу тоже попадает. Где мы, они знают. Есть наводчики, местные. Пески – это территория, в которой осталась какая-то кучка мирного населения, и оно, конечно, на нас доносит.
На базе еще есть женщины?
– Месяц назад женщин было с полдесятка. Осталась только Елена Белозерская (киевский журналист. – "ГПУ"). Одни психически не выдерживают. Другие устали.
Приходит фотограф. Просит Яну Зинкевич выйти для съемки в другой зал, где больше света. В пабе громко играет музыка.
– Я два месяца в зоне АТО, – рассказывает Евгений Титаренко. Остаемся вдвоем. – Сначала приехал как оператор-документалист. Потом познакомился с "Правым сектором". Я – санитар и огневая поддержка. С Яной вместе выезжаем за ранеными. Параллельно снимаю документальный фильм о медиках "Лучше погибнуть волком, чем жить псом". Вы уже видели трейлер? – показывает в интернете видео съемок базы. – Вот идет наш окоп. И через 500 метров – уже сепарский окоп. Регулярно обстреливают. Можешь сидеть есть картошку, а через секунду тебя начинают бомбить. В Песках нет ни мобильной связи, ни интернета, ни света, ни воды. К нам время от времени забегают спрятаться от перестрелок уличные псы стаями по шесть-восемь. Начинают есть нашу еду, а нам самим не хватает. Поэтому выгоняем их.
Возвращается Яна.
С сепаратистами общались?
– Да, – отвечает Яна. – Оказывала их пленным медицинскую помощь. Все – разные. Бывают просто идиоты без собственного мнения, бывают идейные, умные. Запуганные, купленные. Россиян хватает. В последнее время их все больше.
Говорили с Дмитрием Ярошем (лидер "Правого сектора". – "ГПУ")?
– Постоянно. Он с нами на базе. Не имею права рассказывать о его быте. Это личное. Он – хороший ответственный человек. Искренний. И не отступится от своего. Сказал: "Если власть сдаст Украину, то "Правый сектор" пойдет на Киев". Сначала нужно убирать тех тыловых мышей, которые сидят в министерстве. Потом делать что-то на передовой. Половина добровольцев с фронта подключатся. Чем дальше длится так называемое "перемирие", тем больше военных готово идти на Киев.
Евгению звонят. Он просит Яну собираться: должны ехать к друзьям, с которыми договорились о ночлеге. Выходим на улицу. Яна идет прямо на грузовик, который дает задний ход. Не замечая его, проходит впритык.
Не мерзнете в военной форме?
– Не очень обращаю внимание на это. Никто из тех, кто воюет в АТО, не переживает из-за бытовых неудобств.
Замечаю на запястье у Яны паракорд – трос, сплетенный в виде браслета.
– Если его развязать, буду иметь 4-метровый канат. Выдерживает до 150 килограммов. Из него носилки можно сделать, – объясняет.
Сколько выдержите на фронте?
– Буду там до конца при любых обстоятельствах.
Вы можете сделать перерыв. Приехать домой хотя бы на месяц.
Отрицающе качает головой.
– Я руковожу бригадой. Если выпаду из процесса, структура поломается. Другого на мое место не поставят. Ввести человека в суть дела – это не один месяц.
Перед метро прощаемся.
Личные вещи каждый стирает сам
– Женщин на передовой за лето и осень стало больше, – говорит 35-летняя Елена Белозерская, снайпер Добровольческого украинского батальона. До войны работала журналистом. – На нашей тыловой базе в ста километрах от передовой живут женщины-психологи, работницы информационного отдела, складов. Некоторые волонтерки, которые постоянно приезжают и привозят бойцам вещи, остаются на фронте. Мужчины рассказывают: "Сначала как волонтер возил на передовую амуницию. А увидел девушек с автоматами, стыдно стало – пошел воевать".
Девушки меньше боятся и создают позитивную атмосферу. Читала интервью с какой-то сепаратисткой. Она рассказывала, что готовит, убирает и стирает вещи для всего отряда. У нас дежурят по очереди, а личные вещи каждый стирает сам.
Наверх